Марина Фёдорова

Мейерхольд в свое время признавался, будто жалеет, что в его театре нет этой прелести новейшего развлечения - слабого потрескивания кинопроектора, шума, создающего ощущение Времени. Именно такой мелодикой окружены картины Марины Федоровой, которой удалось привнести движение в сугубо пространственное искусство. Работы художника погружают зрителя в атмосферу французской синематеки Анри Ланглуа: стрекотание киноаппарата, ведущего мерный счет мгновеньям, черно-белые фильмы, первые ряды заполняет, уткнувшись носом в самый экран «масонская ложа синефилов», чтобы впитать в себя образы самыми первыми, пока они не успели утратить свою первозданную свежесть…

Да, именно свежесть – то, что отличает живопись Марины Федоровой. В этом мимолётном движении «кадров» не найти ни скрупулёзной дотошности, ни проработанности мелочей: нам не угнаться за ними в непрекращающемся жизненном потоке. Вместо того – очарование непринужденной манеры, эта лёгкость наброска, когда из первых же ощущений складывается образ, простой и элегантный как черное платье Шанель: без прикрас, без декора, отделки, орнамента. Главное – форма и верность стилю. Есть только нередуцируемые черный, белый и красный, графично оформляемые, красноречивыми линиями. Сочные тени брызжут красным: то ли кровью, то ли вином, густо разливаясь. Будь то акварель или акрил, жидкие пятнышки, лужицы превращаются в тени и блики, занимают каждый свое место, складываясь в объемные образы, истории, целые жизни. Красный – это стихия и способ передать всю гамму чувств: ненависть и любовь, боль и нежность. Это сюжеты навзрыд, мелодраматические, по-дамски слезливые, интригующие. Здесь не избежать многозначительных взглядов, устремлённых в перспективу, выходящих за пределы холста, куда-то в «закадровую» реальность. Часто глаза героев скрыты от нас, что не дает почувствовать их психологию, разглядеть, вступить в диалог. Нам доступны лишь слепки с их жизней, короткие мгновенья, «застигнутые врасплох» художником. Мы понимаем, что увиденное – лишь неизбывно короткий миг, дарованный нашему восприятию, миг, выхваченный из какой-нибудь недосягаемой невероятной истории любви и отчаянья, греха, отрешений, лжи – всех страстей человеческих. Зритель-невольник уносится дальше потоком времени, одной Фёдоровой ведаемым сюжетом. Не только живописная манера Марины Фёдоровой отличается быстротой, но и тематика сюжетов. Это искусство более кинематографическое, нежели фотографическое. В нём присутствует большая доля «случайного», вошедшая в картины вместе с движением. Так же случайно в этом художественном пространстве со «складками» межуются цитаты и нескончаемые ссылки.

Это искусство страстное, отчаянно драматичное, оно находится на грани искренности и притворства. Экспрессия героинь, казалось бы, сокровенные переживания и волнения души легко конвертируется в театрализованное позерство фэшн рекламы и противоестественные спецэффекты блокбастеров. Как бы то ни было, среди глянцевых див в творчестве Марины Фёдоровой найдутся и сентиментальные, какие-то «свои» сюжеты. Здесь много наигранных жестов, всё буквально пропитано духом кинематографического маньеризма или манерности столь любимой художником Ренаты Литвиновой. Кипят страсти а ля французская новая волна, только вместо закадрового голоса фильмов Трюффо и Годара – немногословные подписи. В этой живописи многое исполнено очень по-французски: красный лотрековский цвет, кинематографические цитаты, фразы с придыханием, закатывание глаз. В основном это женские образы: леди катастрофы, мечтающие за бокалом вина, задумчиво закидывающие ногу на ногу, роковые девушки в красном. Это мир героинь… и преимущественно главных.